Недавно вышедший альбом ВИА Думчино «Неизвестная переписка Жукова и Сталина» стал причиной странных вопросов о подлинности архивных документов, лёгших в основу аудиоспектакля. Участники ансамбля получили несколько странных писем, но особого внимания заслуживает одно из них, в котором некий господин N критически отозвался о целесообразности подобного рода записей. Но главное не это. Господин N, очевидно, имеющий связи с хакерами из Викиликс, прислал файлы, в которых содержится переписка, на его взгляд, более важных и любопытных фигур: Алексея Навального и Михаила Ходорковского. Это 4 письма неожиданного содержания. Участники ансамбля ВИА Думчино посчитали это подарком судьбы и в короткие сроки записали альбом. Но процесс записи или сами письма оказали на музыкантов странное действие. Ансамбль буквально растворился в воздухе. По некоторым данным, музыканты крестились в проруби 19.01.18, отрастили бороды и уехали в деревню Думчино, где срубили себе избы и завели по корове и кошке.
Письмо Алексея Навального Михаилу Ходорковскому. 01.06.2017
«Дорогой Миша!
У нас в Москве сейчас нестерпимо холодно. Не поверишь: прошёлся по улице без шапки, ведь лето же, а теперь в ухе стреляет. Ужасно! Что это за страна такая! Читал ли ты мою программу-2018? «Она довольно смешная», — говорит мне Глазьев и нагло смеётся. Но ему-то хорошо, он в экономике разбирается, а мне приходится пыхтеть, а всё равно ничего умного не выходит. Сложно как. Как там у вас? Скучаешь? Мечтаешь о свержении режима, наверное, целыми днями, о власти сладко грезишь, о сытости простого русского мужика и спокойствии мигранта-работяги думаешь, не смыкая глаз ночами? Ведь угадал? Ах, Миша! Какой ты добрый человек! Не будь нас с тобой, как не впасть в отчаяние при виде того, что совершается дома…
Но вот, знаешь, я что-то впадаю в какую-то тоску, стал бледен, мало ем… Тем ли мы с тобой заняты? Того ли жаждем? Да, мы каждую минуту думаем о людях, каждой клеточкой своего тела готовы трудиться на митингах ради власти, т. е. справедливости, прости. Но, знаешь… Единственная революция, которая меня интересует, — это евангельская метаморфоза. Вот так-то, друг.
Жду ответа. Твой Алексей»
Письмо Михаила Ходорковского Алексею Навальному. 16.06.2017.
«Здравствуй, дорогой Алёша!
Слышал, что тебя арестовали. Вот ведь напасть! Как узнал по новостям, так и обомлел, бросился рыдать к окошку, что обращено к Родине. Болит у меня об тебе сердце, Алёша, болит.
Твою программу я не читал, прости, никак не дойдут до неё руки. Страшно тоскую по Родине, отчего взахлёб читаю русскую философию, публицистику 19-го века и Лескова. Очень люблю Лескова. Талантлив, шельма!
Ты прав, светлая твоя голова, я целыми днями думаю о простом русском мужике, о мигранте-трудяге, о том, как избавиться от чудовищного расслоения, ведь ужасно несправедливо, когда у одного миллиард, а у другого в кармане вошь на аркане. Друзья говорят, что пора подумать и о себе, но я так не могу. Заботиться о себе, пока кто-то другой страдает? Нет. Такое уж у меня сердце.
Давно хотел тебе сказать…
Алёша, если на Родине будут говорить, что в 90-е мы, молодые умники, прибрали к рукам богатство страны и оставили нищим народ, не верь. Ведь кто из 90-х вышел нищим, я или народ? Я, Алёша, и все это знают.
Если будут говорить про сговоры и махинации при залоговых аукционах, не верь.
Если тебе скажут, что я финансировал одновременно и либералов, и коммунистов на выборах в 1999 и 2003, то и тут не верь. Всё это поклёп, всё это ложь. А правда, Алёша, одна: наша правда.
Но хватит о былом. Ты спрашиваешь, как я живу. Приходится ютиться в скудно меблированной комнатушке, которую снимаю у очаровательной пожилой пары. Денег ведь нет, всё истратил на благотворительность. Да и ты, наверное, тоже так привык жить, да? Ох, судьба-судьбинушка… Как же хочется домой, Алёша! В Россию! Проехать в поезде целые сутки под разговоры в купе, попивая чай из стакана с подстаканником и поглядывая в окно на пролетающие станции, реки и леса; пробежать по бескрайнему полю, над которым такое небо, что хочется плакать от непонятного счастья; послушать соловья прохладной звёздной ночью; заскочить в полуденный безлюдный двор, по которому эхом прокатится то ли смех, то ли плач; промчаться в маршрутке с блатными песнями, в которых удаль и неволя; искупаться в Волге, а, выкупавшись до синих губ, махнуть рюмочку под шашлычок…
Ах, устал я от ихней Европы. Умру я здесь от тоски, брат.
Вечерами я пишу дневник и трактат, размышляю. Вот что записал вчера (оно, может, умновато, но у тебя светлая голова, поймёшь):
«Геополитические заметки», 15.06.2017:
«Либеральный проект закончен. Как и европейский цивилизационный. Интересно понимать контуры нового. В политике есть закрывающаяся Америка Трампа, видимо, говорящая о свёртывании глобалистского проекта. Но есть давление Китая со своим вектором нового шёлкового пути.
В месте сегодняшней войны (это Сирия) очерчиваются границы луча Китая. Одновременно здесь возникает новый узел, каким долгое время были Балканы: улица трёх ветров. Здесь должен возникнуть союз душ Ирана и России как двойная точка нового.
Мне кажется, Европе предстоит долго и медленно праветь, но это остывающее место мира».
Каково, Алёша? Если вру, ругай на чём свет стоит, сукин сын!
Всё ж хорошо, что можно тебе написать. Как-то сразу легче и светлее становится жить.
Знаешь, что мучит меня? Мы заняты какими-то мелкими делами, дрязгами, ненавистью, местью, мы барахтаемся в потоке какой-то невнятной бессмысленной вражды. Зачем? Мы не осваиваем планеты, не спорим с гениями, не воскрешаем мёртвых, не мечтаем, не беседуем с вечностью… Как мы ничтожны, Алёша! А жаждем власти, влияния, богатств. Тьфу!
Знаешь, иногда я мечтаю всё бросить и уехать в Африку — лечить детей, бороться с пустыней, открывать школы. Как это было бы хорошо.
Ну, будь здоров.
Твой Михаил».
Письмо Алексея Навального Михаилу Ходорковскому. 20.07.17.
«Здравствуй, дорогой Миша!
Я на свободе.
Как человек, бывавший в российской тюрьме, ты можешь меня понимать более, чем иные. Страшно, Миша.
Тревожно, дорогой друг.
Но знаешь, что я думаю?
Мы — политические — довольно скучные преступники. В нас нет тех страстей и сил, что влекут вора или убийцу, что руководят героями мира Достоевского, Лескова и др. А что мы, Мишенька? Мы с тобой — простые коммерсанты политической конъюнктуры. Мы нищеброды духа, друг.
Знаешь, чем больше я становлюсь быть в сердце, так сказать, событий, тем сложнее мне жить. Да, я миллионер, да, я нахожусь в полной безопасности, ведь делаю то, что другим не позволено. Кому? — спросишь ты. Да хоть бы Дёмушкину. Он сидит за фото в «ВК», а я вот гуляю по воле. Молодёжь защитит меня, если что. В то я и бью. Молодёжь идёт за мной по первому щелчку. Ах, как я хотел бы, чтобы они прочитали мою программу критически и что-нибудь умное мне подсказали, чтобы они сочинили мою мифическую судебную реформу, которой, Мишенька, ты днём с огнём не сыщешь! Как они податливы, как они легки на манипуляцию! Но разве такого избирателя я хочу? Разве невдумчивого юнца я зову на баррикады? О, нет! Не приведи Господь! Я хочу ума, идущего за мной, я хочу…
Но прочь политика!
Миша, тебе я могу поверить интимное. Накануне выхода из этой жуткой тюрьмы мне приснился кошмар.
Я был трудовым мигрантом в азиатской стране и работал на заводе по производству автоматов. Когда я шёл домой по пыльным вечерним улицам, охваченный тоской по России, мечтающий о свежей лепёшке и шестичасовом сне, по сторонам стояли дети и кричали: " Навальный — фашист!» Их лица были красивы и чисты, а моя совесть была их антонимом… Я хотел стрелять в них из автомата, которые весь день собирал на заводе. Я чувствовал в их словах правду борьбы, а в своих руках — бессилие ненависти. Я не мог править своими руками, Миша! Я скрипел зубами и проснулся от этого скрипа. Как стыдно, Миша, за такой сон! Как стыдно!
Но пусть с ним. Власть всех нас не красит. Но ведь с другой стороны: кто, если не я.
Ты пишешь о геополитике. Говоришь о том, что Китай бьёт в Европу сквозь Азию. Возможно, Миша, возможно. Но меня беспокоит другое. Тот ли мир, коего мы жаждем? Таков ли он, чтобы быть общим и принадлежать всем? Нет, Миша, не тот, не таков. Это мир наживы, краха религий и идеологий, мир погони за мороком, мир потери того, что никто не умеет держать в руках. Это мир ошибки. А мы с тобой за него бьёмся. Уж не враги ли мы миру, прикинувшиеся его врачами, а? Кто за него постоит, если и мы встанем против него? Кто, я тебя спрашиваю?! Подлость ты этакая! Слушай мою программу.
Предлагаю распределить денежную массу в пользу стран третьего мира, чтобы наконец-то восторжествовало равенство возможностей, а не рабство бедных перед маньяками денег и власти. Я каждому жителю нашей многострадальной Земли предлагаю гарантировать пожизненное владение равной частью ресурсов планеты без права её передачи другим лицам. Остановить! Остановить разработки оружия по всему миру!
Каждый из нас, Миша, первым откажется от того, что свыше необходимого, в пользу голодающих и бездомных по всему миру, а в частности — Африки. Я уже продал свою машину и обменял квартиру в Москве на комнату в общежитии. Да, Миша, я, как и ты, хочу быть с самым терпящим из народа. Жена ругается, и дети пищат: «Куда же мы идём из этой четырёхкомнатной?» А я им отвечаю: «Мы идём к нашему народу!» Ты спросишь, куда я дел деньги? Я их обменял на рис, пресную воду и лекарства для наших общих детей, для детей Эфиопии. ООН? ООН и фонды не эффективны, они поражены коррупцией и лицемерием. А я борюсь. И я счастлив, Миша.
Пиши.
Твой друг Алёша».
Прощальное письмо Михаила Ходорковского Алексею Навальному. 04.11.17.
«Что ты меня подлостью этакой обозвал, Алёшка, того я тебе вовсе не прощу. Все вы там, в своей России, хамы, один я воспитание имею и всю Европу собой облагораживаю. Ты, Алёшка, либерало-фюрер недостаточного свойства. Так-то, брат.
Эх, не купили мы с тобой Рассеюшку… Не пошла она под твою дудочку плясать. Видно, фальшиво ты поёшь, Алёшка. А раз так, то и знаться с тобой больше не желаю! Это тебе первым говорю, потому что натуру твою лисью знаю. Ты, химера подлая, так скажешь, когда тебе обстановка стукнет по мозгам да мыслишка в уме пригреется: «Если хочешь, Миша, общаться, плати мне денежку». Наперёд это твоё намерение вижу. А я тебя вот и упреждаю. Так-то!
А чтоб тебе не горько было жить на свете после этого письма, шлю тебе любимую притчу Ленина. Он ведь вовсе не умер в 1924 году! Никакой Сталин его вовсе не отравил. А ушёл он в монастырь. И через эту притчу-то превращение с ним и случилось. Чего и тебе желаю. Прощевай, Алёшка!
«Однажды зимой Франциск шел с братом Львом из Перузы к Порционкюлю; было так холодно, что они дрожали от стужи. Франциск позвал брата Льва, который шел впереди, и сказал ему: «О, брат Лев, дай Бог, чтобы наши братья подавали по всей земле пример святой жизни; запиши, однако, что не в этом радость совершенная». Пройдя немного далее, Франциск опять позвал брата Льва: «И запиши еще, брат Лев, что если наши братья будут исцелять больных, изгонять бесов, будут делать слепых зрячими или будут воскрешать четырехдневно умерших, — запиши, что и в этом не будет радости совершенной». И, пройдя еще далее, Франциск сказал Льву: «Запиши еще, брат Лев, что если бы наши братья знали все языки, все науки и все писания, если бы они пророчествовали не только про будущее, но знали бы все тайны совести и души, — запиши, что и в этом нет радости совершенной». Пройдя еще далее, Франциск опять позвал Льва и сказал: «И еще запиши, брат Лев, овечка божия, что если бы мы научились говорить на языках ангельских, если бы узнали течение звезд, и если бы нам открылись все клады земли, и мы познали бы все тайны жизней птиц, рыб, всех животных, людей, деревьев, камней и вод, — запиши, что и это не было бы радостью совершенною». — И, пройдя еще немного, Франциск опять позвал брата Льва и сказал ему: «Запиши еще, что если бы мы были такими проповедниками, что обратили бы всех язычников в веру Христа, — напиши, что и в этом не было бы радости совершенной».
Тогда брат Лев сказал Франциску: «В чем же, брат Франциск, радость совершенная?» И Франциск отвечал: «А вот в чем. В том, что если когда мы придем в Порционкюль грязные, мокрые, окоченелые от холода и голодные и попросимся пустить нас, а привратник скажет нам: „Что вы, бродяги, шатаетесь по свету, соблазняете народ, крадете милостыню бедных людей, убирайтесь отсюда, “ — и не отворит нам. И если мы тогда не обидимся и со смирением и любовью подумаем, что привратник прав, что сам Бог внушил ему так поступить с нами, — и мокрые, холодные и голодные пробудем в снегу и в воде до утра без ропота на привратника, — тогда, брат Лев, только тогда будет радость совершенная“».
